Прошу прощения. Наконец-то эту фигню закончила, по приказу заказчика переделала, но в принципе особой ненависти к повести не испытываю. Наверное потому, что за месяц всего закончила. Поехали:
Глава 1. За поле.
Дождь лукаво барабанил по крыше – уже третий день подряд. Мокрые улицы , дома – из помещений выходить народ не спешил. Тёмная столовая с узенькими окошками, напоминающими тюремное бойницы, была переполнена, но я туда заглядывать не собирался. Мой спутник в накинутом наспех плаще хмуро жался под узенькую каёмку крыши, но даже она не могла укрыть его от капель дождя – они скакали по гладкой поверхности плаща и скатывались под ноги. Нахохлившись, всем своим видом показывая неудовольствие внезапной поездкой, спутник раздражённо переступил с ноги на ногу.
Я постарался, что бы моя ироничная улыбка не стала заметной случайному попутчику, но весёлое настроение отступать не собиралось. Поезд прибывал минут через десять, а дождь переставать не хотел, тучи собирались лишь ещё более плотным кольцом над городом, и вырваться из этой осенней хмурости не представлялось возможным. На перроне, чуть поодаль нас, стояли остальные пассажиры, но толпа сейчас действовала на меня удручающе. Раздумья, осаждающие меня несколько минут назад, отступили. Всё сознание наполнила детская непосредственность и безмятежность – сейчас я пошёл бы даже за Охранной Стражей, скажи они мне мало-мальски приемлемый повод. Остужало меня только напряжение попутчика, серыми волнами исходившее от его тёмной фигуры, жавшейся к мокрой стене.
Я достал сигарету и закурил. Дым в разряженной атмосфере рассеялся и был почти незаметен.
Спутник зашевелился, раздраженно что-то пробормотав – вдали загромыхал поезд. Растерянно задёргались будущие попутчики, неохотно – не под курортный купол поезд идёт всё-таки. Несколько Охранных Стражей – в штатском, но всё равно легко узнаваемых – подтолкнули к краю нищих – выгоняют, значит, из-под купола. Мне стало смешно – мы же тоже туда едем, как нищие какие, оборванцы! Как безхозники подбитые, без работы да без связей!
Поезд подъехал к перрону с шумом распахнул двери – от него смердело и шел вонючий газ, но приходилось терпеть. К дверям медленно и неторопливо поползли люди – с каменными лицами, иногда даже с наигранно-весёлыми, всем своим видом показывая, что идут по доброй воле... Глупцы! Тут рыдать надо и головой о землю биться, разжалобить что бы тех сволочей из Стражи, а не независимость свою выставлять.
Мой сосед зарычал от досады – наш вагон пролетел мимо нас, а перед нами остановился вагон третьего класса. Тут всего было три вагона, зато довольно длинных. Мы почесали по узкой полоске каменного перрона, и я с любопытством осматривал пассажиров. Вот сколько лет уже езжу, а от этого любопытства не избавился до сих пор – каждый раз людей несчастных этих разглядываю. Они все тут были словно серой краской заляпаны, в отрепье наряжены и со следами ран да страшных болезней на лице и руках, а по возрасту совсем разные - и старики, и дети, только что младенцы редко попадались, с матерями если – у нас детские болезни, те, из-за которых выгоняют, лет с четырёх только могут детей косить. Из всей толпы выделялись только Стражи - морды жирные и сытые, да одежды поновее, ну и мы тоже выделялись, только и не старался я с толпой нищих этих слиться, мне наоборот надо было уважение вселять, и страх лёгкий тоже не помешало бы...
Мимо проскочил парнишка - вроде как и одет получше, и на вид здоров. Я с интересом и жалостью проследил за ним, и с облегчением увидел, как он вильнул в каменное здание вокзала. У меня бывало такое – вот на этих несчастных гляжу, тех, что в поезд лезут, и жалость испытываю дежурную, и можно сказать, профессиональную, а мальчишку сытого я жалею искренне, хоть и нет на то повода. Наверное, потому у меня работа такая – действовать по моей специальности по наитию надо, а не с сердцем холодным, или наоборот, к каждому жалостью проникаться, так ведь никаких нервов не хватит.
Мы подошли к первому классу изрядно забрызганные грязью, провоняв этим дымом. Поезд продолжал терпеливо пыхтеть, тут никому торопиться не надо было, выезжать из хорошей жизни никому не хотелось. Кондукторша (даже тут билеты спрашивали!) мило улыбнулась нам и я с удивлением узнал в ней проводницу. Обычно кондукторы из под купола выезжать не хотели, проводники только полный рейс совершали, но их и из поезда выпускать не хотели, что б не убежали.
Она приветливо кивнула мне – мы с ней хорошими друзьями были, она-то из поезда второй год не выходила и поболтать хотелось, а пассажиры разговаривать не могли от горя нормально.
- Опять на дело, а, Вэнси? – спросила она.
- Да как же... Бизнес не дремлет, знаешь ли. Кушать хочется всем.
- Ну-ну... А попутчик у тебя новый, так ведь?
Я кивнул и прошел в вагон. Он даром что первый класс – сиденья только что тканью обтянуты, да почище, чем в остальных вагонах. Только всё равно, лучше одну пятку переплатить, да лишь бы с чумными да чахоточными вместе не ездить. Всех больных в третий класс сваливают, и после этого у них шансов совсем выкарабкаться нет – там сразу всех болезней нахватаешься вместо одной. Во второй класс сваливали нищее отрепья, что б они не заразились, там у них даже скамьи деревянные стоят, не то, что у чахоточных, а тут, где я да сотрудник мой примостился, обычно по работе едут, и родственников проведать, тех, что за поле выгнали.
Поезд взвыл и поехал вперёд.
Колёса стучали дико и непривычно, такие старые поезда давно вышли из употребления, но прошлый поезд, видимо, сломался.
- Мразь... Весь наш город – мразь... – пробормотал мой сообщник.
Ясно. С новичками бывает такое – вырастут в роскоши, а как нужда прижмёт – бежит работать. А как прибежит, так нервы и сдают – на такое смотреть.
- Зря ты так... Под полем места на всех не хватит, а если больных и заразных оставлять, так весь город болезнь скосит... Вот приедешь туда, за поле, поглядишь, как там, и успокоишься – у них же там никаких законов нет вообще. Ну, кроме криминальных. Многим нравиться.
- Многим! Но за что нищие страдают, они же не виноваты, что обанкротились! Да и больные не по своей вине заболели!
Конечно, ты же сам такой два дня назад был. И к нам пришел – от большой нужды. А боялся ведь как – заразиться боялся – раз, на бандитов нарваться – два... А сыворотку с каким омерзеньем пил!
- Хватит! Никто им не мешает работу найти... не мешал... Да ты посчитай, сколько среди нищих вечером трезвых, а?
Спутник мой замолчал обиженно.
Прав он, конечно. Только думать, что те, что за полем защитным, сами виноваты в том, что там оказались, спокойнее. А если за справедливость бороться, то никаких нервов не хватит.
Поезд громыхал, трясся и с каждой секундой наполнялся всё более отвратительной вонью. От нечего делать, я стал разглядывать попутчиков. Тут нормального вида все ехали, конечно. Вон аристократка с малышом у груди сидит, спокойная вроде как, только спокойствие каменное. Может мужа проехать едет? Или мать... А вон старушка сидит, молится непрерывно, но одета чиста и хорошо. Странно, верующих мало у нас осталось. Больше видно не было никого – у скамеек спинки высокие, только соседи сбоку и видны.
От скуки или от вони, а может от тряски и от рёва, но вскоре я задремал.
Глава 2. Тайны государства не для нас.
Прибыли мы к полудню. Тут сухо совсем было, и мне это не понравилось. Дождя хотелось неимоверно, после засухи душа воды просила, а тут сухо совсем было, трава – жёлая, деревья – жёлтые...
Я зорко глянул на попутчика. Он хмурился, обижался до сих пор. Ну и пусть. Надо, кстати, узнать, как его зовут, а то за два дня не познакомились совсем... Мимо прошли пассажиры – мы до сих пор стояли на перроне, а я приглядывался, нет ли тут моих клиентов. До выхода из-под поля мне совсем не хотелось думать о работе, а тут я сразу собрался – профпривычка такая у меня. Нет, тут ещё никто не знает, каково живётся за полем, они, наверно на лучшую жизнь надеются... Дураки, нечего сказать.
- Значится так... как там тебя?..
- Денис, - пробормотал он. Ты глянь, обидчивый какой...
- Так вот, Денис, - я с иронией перешёл на шаблонные фразы деловых разговоров. – Так вот... Сейчас мы с тобой идём на одну улицу, там живут старые бедные, которые тут уже около года живут, и, если не поможем им, подохнут скоро. Да не бледней ты так, они зажиточные нищие, - я усмехнулся каламбуру. – Они здоровы настолько, насколько это возможно. Ясно?
- А моя... Мои обязанности... Они какие?
Вот дурачок... Он же нанимался, что, контракт не прочёл, или строит из себя дурака, а сам планы строит, как и мою долю зацапать. И вообще, какого чёрта... Подсунули юнца зелёного, блин.
- Ты – моя защита, ясно? Крыша, стена... Крепость, если хочешь. Ты сыворотку пил? Пил. Теперь мы с тобою связаны до прибытия под поле. Если пострадаю как, не по болезни только, ты точно также увечья получишь, если не похуже чего. Понял?
Да понял он, конечно. Не придурок же!
Улицы тут были до противного грязные. На них не плюнуть – грех, может от плевка и почистятся. Такие поселения, в них хоть больше года не живут, но ценятся у всей империи, тут ведь тебе куча всякого человека пропащего, который за место под полем собакой домашней стать готов. Человек такой, он жить любит, а смерть героическую только в книге да в песне восславляет.
Мы шли по бедной, обшарпанной уличке с каменными лицами, в своих тошнотворно дорогих одеждах и шляпах аристократических. Я одаривал нищих холодной, вежливой улыбкой, но никто ещё не решался.
Сейчас, сейчас...
Тут бы самого смелого, а на него поглядят и, может, другие пойдут, только в это время – и один уже удача. Дохнет бизнес, дохнет...
Сейчас, сейчас...
- Сударь... Сударь, погодите!
Один есть! Ой, дай Бог ораторства, да чтоб уговорить его. На ту вакансию, что у меня в кармане не всякий пойдёт, даже если выбор между месяцем дрянной бедной жизни и как минимум годом сытой...
- Сударь... Не зайдёте ли в дом, вина не выпьете ли?
От одной мысли о здешнем вине мне стало дурно, захотелось лоб расшибить, да только вернуться бы в поезд и умчаться подальше, под поле. Вот всегда так у меня, надо только через порог перейти и проходит всё и вся.
Стараясь не кривиться, я кивнул и сразу пошел к дому. Дом у него был чистый даже, видно, всей семьёй тут оказались. Сразу в глаза бросилась красивая ваза, стоявшая у двери, резная вешалка, меховые сапоги жались к двери с лужицей под ними... Богато живут! Комната была наряжена скромнее, видно всю красоту в прихожей кинули, для прохожих. Нас усадили в кресло, жесткое, со смрадом того затхлого воздуха, который тут в городе витал постоянно, сколько уже работаю. Я бросил взгляд на Дениса, тот сидел с каменным лицом, но даже неопытный человек увидит в глазах застывшее отвращение. Да ты что делаешь-то, щенок! Ты ж у меня с такой миной всех клиентов отгонишь! Нет, где ты мой, Грести, не вовремя тебя чума свалила, теперь этого натаскаю пока, вся жизнь пройдёт, да за поворот...
Хозяин нервничал. На его лице было написано смущение – и я, и он виделись не впервые, между прочим. Оба мы с каждым моим рейсом смотрели друг на друга. Я спрашивал глазами: «Не хочешь под поле, выжить не желаешь?». Он отвечал: «Успею ещё». Только такие диалоги безмолвные у нас со многими происходили, вспоминать всех – голова лопнет, а вот в глаза гляну и вспомню, что, вроде как, меня он всегда одеждами удивлял, богатые они были, дорогие и недоступные, тут такие не купишь. И брит он, и сыт, и дом держит хороший... Ох, не то тут что-то, ох, не то...
- Сударь, вы не могли бы пояснить, в чём заключаются ваши обязанности, - крутя в пальцах старую перьевую ручку, спросил он.
Я поперхнулся (вино мне так и не дали, но поперхнулся я всё равно). Денис поднял брови, явно не ожидая... чего? Может, спокойствия? Официальности в устах простака или той галантной снисходительности, что часто сквозит в речи аристократов с простыми горожанами? Я молчал. Толи неловкость сглаживая, то ли осмыслить пытаясь, как мне разговаривать с таким как он, что бы не упасть да не опростоволоситься? Таких проблем обычно не возникало у меня – общался я с заросшими бедняками, забывшими в какой стране живут и какой год на дворе, а тут... Нет, я-то что, сам из рода знатного, лишь бы напарничек чего не вякнул. Но Денис сидел спокойный, видимо переваривая услышанное и совмещая то, что услышал в конторе и тут.
- Я... Простите, а для чего вы меня позвали? – версия, что меня приняли за гурмана и решили предложить вина отпадала сразу. Тем более, что вина мне так и не принесли.
- Нет-нет! – он слащаво улыбнулся. – Вы не подумайте... Я просто хочу убедиться... Поймите, иду на огромный, нет, гигантский риск!
Я с подозрением уставился на предполагаемого клиента: не псих? Да нет, не похоже.
- У нас... своеобразная контора... Поймите, ведь тут жить опасно, так? Тут больше года не живут. Мы.. помогаем... несправедливо, - я выделил это слово интонацией. – Несправедливо выселенных из-под купола... Несправедливо выселенным... Принять, ммм... волей случая или прошлой болезнью отобранное... положение в обществе...
Нет, никогда мне не приходилось объяснять, в чём суть моей работы! Один я тут хожу, сказали бы, много нас, или услуг кучу сюда пригоняют, так ведь нет... А он не издевается? Да нет, глаза хмурые, и, даже, усталые, похоже... Не хочет он со мной возиться... Нет, дядя, не вожу я больных, извини уж. Даже если деньги большие предложишь, закон-то я нарушаю, а вот ввоз под поле заражённого да заразного на такую статью потянет... А если в городе эпидемия будет? Меня ж проклинать будут поколений десять!
Мужчина молчал. Тут хмурая женщина вошла в комнату с подносом, на нём сиротливо жались три бокала с вином. С первого взгляда было видно – вино. В прошлый раз, когда мы сидели с прошлым моим клиентом, сейчас счастливо живущий под куполом, пытались напоить меня чем-то жёлтым и мутным. Тут жидкость была красной, багровой, если вам интересно. Без осадка, да, но всё же...
Я взял бокал у женщины (Неужели служанка? Да нет, жена, наверное), с затаенным страхом смочил губы – вдруг под благовидной наружностью скрывается омерзительный вкус? – я поражённо замер с бокалом у губ. Вино! Да такое, что не в каждом хорошем заведение встретишь! Нет, позвольте, это становится интересным...
- Я... хочу попросить вас уклониться от своих обязанностей... в совсем малой мере...
Точно чумной. Я торопливо вспоминал, все ли препараты положенные выпил. Да вроде все... вроде...
- Понимаете... Вы, наверное, обратили внимание, что я живу... немного лучше остальных... Да... В этом поселении я не из-за безработицы или по болезни. Я... по поручению парламента... Понимаете?
Я осоловело кивнул, поставив бокал на стол от греха подальше. Да... Это уже не интересно, это опасно. Даже хуже. Чёрт, куда я вляпался, а?
- Я думаю, что... – Да прекрати ты мямлить, говори и я уйду отсюда! И напьюсь, что б больше сегодня не работать! - Вам, верно, не всё известно... Шесть десятков лет назад, как вам известно, на земле нашей случайно, повторяю, случайно и это известно всем, взорвалось несколько атомных... станций, - да уж случайно, как же! – Чтобы сохранить ту кучку людей, что остались после... катастрофы, народ заключили в города, под так называемое охранное поле. Людей было мало... сначала. Потом были открыты ещё три города. Всё, больше нельзя было, негде, понимаете! Не на обломках же станций строить было! И тогда нищих, не работающих и теоретически не приносивших прибыли парламенту начали выселять за поле... На верную смерть, но по-другому никак было. Люди гибли там, как мухи. Тогда решили установить новую... базу под полем, не пропускающую радиацию. Только не для людей. Туда специальными реакторами втягивали радиоактивный воздух и очищали его. Сейчас тут радиации как в первобытном обществе... Нет, не надо так на меня смотреть, это правда. Клянусь вам! Но людей продолжают пугать местами вне поля. Это стало выгодно! Очень выгодно! Люди стараются работать больше, лучше, лишь бы остаться под полем, а тут, в таких посёлках столько рабочей силы! Дешёвой, они же тут готовы хоть дворниками, хоть чистильщиками общественных туалетов идти!
Я усмехнулся. Не знаешь ты, друг мой парламентский, дрянные работки. Вот как та, что я тебе предложить собирался. Дурак я...
- Вот... Так что города ликвидировать никто пока не собирается... пока. А ещё... Одиннадцать лет назад родился ребёнок, сын... важной шишки. До трёх лет всё было нормально, а потом он... показал не ординальные способности, не надо вам знать, какие. На него были совершены покушения, да-да, не одно а несколько. Его... решили оградить от терактов и покушений, отправили сюда, когда ему было три года отроду... Людям непосвящённым сказали, что он... умер. Теракт настоящий, со взрывами сыграли. А он тут вот был. Меня, - он скривился, - назначили опекуном... Чёрт! Он был очень больным, он до пяти лет ходить не мог! Мы не должны были внимание привлекать, даны были врач хороший да сиделка. Ну, повар ещё, только он в первый же год от чумы... Пацанёнок сейчас слабый очень, ходить может с трудом, зато умный и... А... Вот. Несколько дней назад пришел официальный указ: мальчик должен быть передать парламенту. Причём, не привлекая внимания, то есть, никаких экипажей, Стражей. Всё должно быть тихо и мирно. Ясно?
Ничего мне не ясно, блин!
Да кто я такой, что бы сынка главы парламента в город везти, а? А то, что он сынок его, точно знаю. Помню, как же. Не последний человек в империи, много слухов слышал. Но что б так даже... Нет, в сказки я не верю... Не верил.
Человек этот не врал, точно вам скажу. Умею я в людях разбираться, научился. Может, не договаривал, но не врал. Я посмотрел на Дениса. Он сидел с глазами как плошки. Да, нелегко парню. И всё же не нравиться мне это, нет! Не для того я сюда пришел, совсем не для того.
- Вы не думайте, вам хорошо заплатят!- заискивающе сказал он. Если бы дело было в деньгах! Тут же политика, а в политике долго не живут. Вот довезу я мальчишку, а там меня и уберут аккуратненько... – Послушайте, вам ведь доводилось закон... нарушать?
Вот тут Денис напрягся. До сих пор сюда попасть боялся, дурачок. Даже после того что услышал.
Я, не сводя глаз с собеседника, осторожно кивнул. Ну, не нравилось мне это, совсем не нравилось. А то что закон... Так у меня нарушения не серьёзные были. По закону, вообще, вроде как помогать нельзя, тем, кто вне купола.
- Вот видите! – радостно воскликнул опекун. Кажется, он обрадовался, что я закон нарушаю. Их никогда не поймешь! – Вам будет проще! Мы вас потому и выбрали.
Теперь я поперхнулся вином по-настоящему. Это что же, в верхах давно о моей работе специфической известно? Так что ж я тут делаю. Меня уже давно из-под поля скинуть должны были. Так нет же! Неужели им и это на руку было? Ну конечно! Кто ж ещё вместо собаки к даме богатой да привередливой пойдёт, как не бедняки эти? Какие ж всё-таки сволочи в парламенте сидят!
Рядом со мной лопнул стакан – Денис тоже обо всём догадался, только ему сложней всё переносить. Он ведь ещё такого как я не видел. Не видел, как в приютах запольных лежат дети рядами, встать не могут, пить просят, а вода заражённая только, нормальную к вечеру подвезут аж... Не видел, как дети на перронах стоят с социальными работниками, а мать рыдающую в поезд Стражи Охранные запихивают! Я много подлостей повидал, но от такого и у меня голова кругом. Неужели всё, чем детей пугаем и есть детские страхи, а сами мы, как дети, как слово про заполье услышим, так ноги подкашиваются! Да как же так! Да все наши взгляды – ложь, парламентом навязанная, все страхи ничем от боязни темноты не отличаются! А сколько энергии в эти поля входят, а мы даже телевизор только два часа в неделю смотрим, только бы государство недостачу в электроэнергии не чувствовало.
Женщина, десять минут назад принёсшая вино, с тихим вскриком принялась вытирать руку Дениски белым махровым полотенцем. Израненная рука кровоточила и женщина, заботливо пригласила его в соседнюю комнату. Интересно, это случайно было или мне намекнули, что одному поручено, а напарник и так много услышал? Хорошо, если жив после этого останется.
- Вы поймите, ваши обязанности заключаются только в том, что вы перевозите мальчика а в городе его у вас забирают...
- Простите, а что ж, я уже так давно вам известен? И вы знали, чем я занимаюсь? – с ехидством поинтересовался я. Во мне сейчас играла чисто детская вредность.
- Знали, знали... Но не в том дело. Вы согласны?
Нет, он всё-таки издевается!
- Я... Простите, а я могу отказаться?
- Можете. Запросто. Только вот знаете вы слишком много, отказ может навести нас на мысль, что вы... как бы вам это сказать... Если вы не на нас работаете, то тогда против нас, понимаете?
Куда уж тут понятнее!
- А вы могли предупредить, что сейчас будите рассказывать государственную тайну? Или как?
- Не подумал, простите, - он улыбнулся и всё ощущение запольного жителя как рукой сняло. Чёрт возьми... Вляпался. Надо было ожидать чего-то такого. Когда-нибудь. Но не сейчас же!
Вполз Дениска с перебинтованной рукой. Он тоже, кстати, вляпался.
Глава 3. Дайте мальчику воды!
Ожидая поезд я снова нервно закурил. Очень много я выкурил за те два дня, что тут нахожусь. В голове всё путалось. Мне безумно было себя жалко. Что меня ожидает там, под куполом, я примерно представлял. Не убьют, конечно. Жить мне взаперти в роскоши, где свет белый видно только через бойницы. Или вообще в тюрьму кинут – это, скажете лучше? Да нет, это даже хуже, представьте себе! Думаете, смеюсь? Да некоторые и вправду тюрьму лучше дворцов считают... Не без оснований, кстати. В тюрьме ведь хоть поговорить есть с кем... Ну вот, в тюрьму меня точно не засунут. Чёрт! Чёрт, чёрт, чёрт!
Дениску мне тоже, конечно, жалко. Молод он ещё... Если в живых оставят, так пусть скачет да радуется. Нет, будет он на судьбу жаловаться и власть ненавидеть. Хорошо, если молча будет ненавидеть, а то ведь если на каждом углу орать станет, так вообще...
Мальчонка в кресле передо мной зашевелился и слабо сказал:
- Пить хочу.
Без интонации и без требовательных ноток. Да, видно его опекун невольный всю злость на парне срывал. Лицо у него ну никак на одиннадцать лет не тянуло, ну, совеем. Лет восемь, ну, девять с натяжкой, но одиннадцать!
Я полез в коляску и выудил оттуда бутыль с водой. Чистой, между прочим, тут такой не найдёшь, она только под полем да и то за деньги немалые. Любит Глава сыночка своего, ой как любит...
Мальчишка выпил два глотка воды и вернул мне бутылку. Интересно, он инвалид по случаю или врождённый недуг? Он вроде как ходить может, только трудно ему... Ну, мне так сказали.
- Парень, тебя как зовут?
Да, представьте себе, мне никто не сообщал, как его зовут, совсем никто. Ужас да и только! Будто цветы дали привезти дамочке за поле или сундук бананов на наружный склад.
- Дэни.
И всё. Ни тебе разговорчика, ни милой улыбочки своему, так сказать, спасителю. Вешаться можно да и только!
Больше в разговор Дэни я не тянул. Луна нервно проступила сквозь усталую пелену облаков. Дождь кончился уже часа два назад, ещё до заката, но в конец разъяснилось только сейчас. Тут, за посёлком, тот спёртый воздух и запах бедности и болезни уже совсем не чувствовались – казалось, что мы с Дэни стоим у входа в лес под куполом – там всегда и птички поют, и зверьки иногда пробегают. За полем вообще, по теории, никаких лесов не может быть, однако, вот, перед глазами, шумит совсем не молодая дубрава.
Правильно мне говорил, с позволения сказать, заказчик. Нет тут никакой уже радиации и быть не может. Осталась она лишь под куполами на станциях. А ведь об этих куполах нежилых многие знают, и все думают, что власти эти купола поставили только затем, чтоб большая часть радиации не проникала и в без того заражённый мир... А реакторы вон, всё заразу втягивают. Втянули...
Вдали загрохотал поезд – всего с одним вагоном первого класса. Остальные два отцепили за ненадобностью в городе – немного чумных да бедных под купол могли вернуться. А точнее – никто.
Людей было немного – все те, кто проведали уже своих родственников несчастных, кто помилование от власти получили (Ха, а тут есть такие, интересно?), да ещё Стража Охранная назад спешит, в свои богатые дома от смрада сельского отмываться. Мелькали так же знакомые лица – прошлые попутчики. Знакомой проводницы не было и я порадовался за неё – скорей всего перешла на более предпочтительную работу. Вместо неё стоял совсем молоденький юноша, заискивающе смотрел на хорошо одетых – их тут было, кстати, одну треть примерно от всего люда, - надменно поглядывал на бедняков, чувствовавших себя не в своей тарелке. Меня с мальчонкой он просто не заметил – неужели мы с ним были ровней? Нет, быть этого не может!
Затолкав неповоротливую коляску в вагон я задумчиво присел на свободное кресло – предусмотрительно выбрав одинарное, что б не мешаться остальным. Поезд завизжал припадочно и Дэни вздрогнул от неожиданности, а потом все звуки погрёб громкий стук грубых колёс. Несколько минут все сидели в оцепенение, ожидая, когда уши привыкнут к резкому шуму. Потом колеса уже не стали так раздражать сознание, их стук служил теперь скорее фоном, нежели чем-то ещё.
Неожиданно заговорил Дэни:
- Куда вы меня везёте?
Жалобно, с натяжкой и неприкрытым смущением спросил. Не умеет ребёнок повелевать, ну никак. Интересно, это хорошо или нет? Смотря какое ему будущее Глава пророчит, наверное. Не кажется мне, что он его наследником своим поставит, несмотря на любовь свою, а может и именно из-за любви – кто знает, успокоятся ли те, кто до этого целые теракты устраивал, сотни жизней не дешёвых губил. Кстати, над этим стоит подумать – с какой стати знатный народ убивать, ради годовалого младенцы, который ещё толком ни агу ни гу-гу? Глупо и безжалостно это. Так что ж за всей этой легендой благородной кроется? Действую я на свой страх и риск, никаких бумаг кроме печати Главы – настоящей печати! – верить всему, что скажет мой заказчик я не видел. Только попробуй откажись – что мне потом светит, а?
Да уж, лучше не забивать свою голову всякими там догадками, а то до такого докопаюсь, что жить не захочется!
- Везут тебя, Дэни, под купол...
- Вы везёте меня к отцу? – радостно сверкнул глазами Дэни, и как-то сразу приподнялся с кресла. – Правда?
- Да уж, правда, - делано ворчливо сказал я, немного сбитый с толку той неожиданной радостью, которой загорелись глаза мальчонки. Постойте, что же это, неужели знал этот самородок среди гальки строительной, о происхождении своём благородном? Смех, да и только – из всего тайну делают, друг друга режут, стоит только усомниться в надёжности, а мальчишке ненадёжному всё выкладывают?
Дэни снова замолчал, но теперь он сидел с горящими глазами, сбросив маску свою железную и отчаянно забившуюся надежду ласкал в мыслях. Пусть порадуется парень.
Поезд приутих, слышны были разговоры окружающих и казалось, что всё в мире так прекрасно, что не надо никаких. То ли поезд так на меня действовал, но, не став нарушать сложившуюся традицию, я задремал.
Пробуждение моё было не из приятных – громко визжала женщина. И с таким страхом непреодолимым визжала, что понятно стало сразу же – не по пустяку. Усилием воли я распахнул отчаянно сопротивляющиеся веки и первое, что бросилось в глаза – мертвенно белое лицо Дэни. Ужас плескался в его ещё по-детски огромных глазах он, похоже, тянулся ко мне рукой что бы разбудить.
- Что такое? – прошептал я, пропитываясь скопившимся в вагоне ужасом и не решаясь громко говорить. – Что тут происходит?
Стараясь не подавать виду – пустая предосторожность, но всё же! – я оглянулся. Ничего необычного, если, конечно, можно считать обычными исказившие ужасом лица пассажиров. Где-то в вагоне, за дверью громыхнул выстрел. Настоящий выстрел какого-то там огнестрельного оружия. Это меня задело, но мозг ещё не лишился умения думать хладнокровно.
- На нас напали... Вы так крепко спали, что я не мог вас разбудить... Я думал, вы умерли... А эти с ружьями...
- Не части! – рыкнул я, нагоняя на лицо подопечного ещё более мертвенную бледность. – Объясни толком.
- Мы ехали в поезде, - неожиданно спокойно и терпеливо начал Дэни. – Мы не останавливались, но вдруг резко затормозили, а потом снова набрали ход. Но мы не останавливались! Потом женщина вышла... хотела выйти. Она подошла к двери, открыла дверь и потом... Сначала звук громкий, а потом она упала. А потом зашли люди и потащили её... и у неё кровь шла... у неё лица не было, вообще! А потом они сказали, что тот кого они ищут тут, в этом поезде, и что сейчас они унесут непокорную – они так и сказали – и вернуться, и, что б никто не думал выходить... Они меня ищут! Меня, понимаешь...
- А ну заткнись! Они не тебя ищут, они вообще думают, что ты лежишь в могиле – это раз! Ни один террорист не будет, откладывая намерения, сообщать о них кроликам, которых загнал в угол – это два! И даже если это не шутка и не розыгрыш – тут куча других более знатных и известных людей, который насолили куда большему количеству людей, нежели ты – это три!
Да уж, хорошо б самому в этом не сомневаться. Хотя всё по-честному. Все те пункты, что я перечислил вполне оправданы. Только бы понять надо, что тут всё таки происходит. И что это за чертовщина с убийством.
- Они знают, что я на коляске, - неожиданно сказал Дэни.
- Брось! С чего ты взял, что они тебя ищут?
- Они не знают, как я выгляжу и ждут, когда я выдам себя.
- Да брось! – пробормотал я, торопливо соображая, насколько это может быть правдиво. – Это же самое можно сказать и про любой другой личности! И ты один в коляске во всём вагоне!
- Не один. Вон там, - он указал неопределённым жестом вперёд, за сиденья, - сидит мальчик... он на вид подходит по словесному описанию. Надо убрать коляску!
- Куда? Может, в окно предложишь выбросить?
- Вывезти в тамбур. Там ведь не докажешь, что это моя.
Я хотел было сказать, что наёмные убийцы это не уважаемый судья, и что доказывать они ничего не будут, и что они скорее перебьют тут всех подходящих под описание подростков, чем начнут тратить время, разбираясь кто тут кто, но я не стал. Почему-то я... нет, я ему не поверил, что вы! Просто... Ну, сочтите это за интуицию.
- Вы ведь ничего не знаете! Абсолютно! – с внезапным отчаянием вскрикнул Дэни. – Вы думаете...
- Стоп! Мне сказали – даже если сказали не всю правду – то, что я должен знать. И если ты хочешь объяснить то, что по каким-то причинам утаили от меня мои... ммм.... заказчики... Не надо. Может, если я не буду знать эти всякие тайны, меня оставят в живых и разрешат жить нормально. Пожалей меня!
- Ладно... – тихо, растеряно, но уже без отчаяния пробормотал мальчик. – Но надо убрать коляску...
Он был такой несчастный и испуганный, а вокруг стоял лёгкий, привычный говор, что я даже улыбнулся. Я ещё не верил... совсем. Но мне было жалко его –забитого, потерянного, незнающего ничего, кроме старого грязного города, что я решил подыграть. Для меня он был ребёнок – малыш, который искренне боится волка, скрывшегося под столом...
- Надо убрать коляску, – упрямо повторил он. – Надо.
- Ты хоть ходить можешь?
- Могу... Могу.
И тут произошло то, чего я никак не ожидал. Дверь – мы сидели в середине, но всё равно она была видна – отъехала в сторону. Внутрь зашел человек, одетый вроде как по-простому, но с едва заметным подчёркнутым реализмом – абсолютно правильно, удобно и практично. Вслед за ним зашёл второй, одетый так же правильно. Так одевают детей мамаши с доходами ниже среднего, но на них это смотрелось правильно, так, как надо, не привлекало внимания. Только оружие в их руках выглядело нелепо тяжелым. Их автоматы –не бластеры, именно старые автоматы - жадно поблёскивали чёрным лакированным растворителем – видимо, до этого их окраска была аляповата, яркие цвета часто применялись на музейных стендах, дабы подчеркнуть нужность современных орудий. И эти автоматы стукнули в голове образами памяти...
Я поверил.
Я вспомнил.
Я понял.
Они сразу двинулись к нам. Они смотрели только на Дэни. Они видели только его.
А я всё понимал.
И понимал, что всё бессмысленно. Что я не смогу помочь парню, теперь не смогу.
Они подошли к Дэни, а тот смотрел огромными глазами на своих убийц. Только на секунду мелькнуло в его глазах торжество – мол, я же говорил! – а потом всё сменилось страхом. Таким детским...
Надо выполнить заказ. Я мог единственным способ помочь малышу – заставить террористов, хотя они такими и не являлись, узнать меня. Но это было так давно! Выбора не было и я вскочил:
- У меня парень болен!.. Дайте мальчику воды!
Первый из них недоумённо поднял на меня глаза. Зрачки крутанулись и замерли – узнал.
Глава 4. Возможность понять.
Мы, наверное, стояли так с полминуты – пялились друг на друга и думали, что делать дальше. Я знал, им не хочется перебегать мне дорогу – для них я всё так же был несколько неприятным противником, хотя, в принципе, ничего такого сейчас я сделать им не мог. И то, что они тут – никак не вязалось с логикой.
- Воды?.. – задумчиво протянул он. – Болен, говоришь?
Я молчал. Сейчас всё зависело от того, как он себя поведёт – поддержит мою игру или выберет грубое ведение операций. В первом случае у меня ещё есть шанс...
- Ансо! Принеси... воды.
Ансо от удивления клацнул зубами. Растерянно переступил с ноги на ногу, но вступать в перепалку с шефом – а мой знакомый не быть им просто не мог – не хотел. И поплёлся за водой.
- Воды, значит...
Он весь был из силы вылит, этот врождённый командир. Он не умел слушаться, но умел идти на уступки – именно это сделало его авторитет непоколебимым. Ещё когда я был в их банде (было такое...), я никогда не старался преодолеть ту ступень, которую занимал он. Да, я был когда-то командиром, но потом пришел он. Не было грубой борьбы за власть – я просто уступил. И, наверное, это было правильно.
Меня интересовало не это. Те, кто стояли передо мной, никогда не действовали громко. Тем более, они не стали бы захватывать поезд, убивать для устрашения – и всё это ради пацана, ради простых трений внутри Двора? Нет, простите, это не возможно! Не такой человек тут всем заправляет, что бы ему интересна была та политика, которая заставляет убивать ни в чём не повинных младенцев! Нет, нет и нет! Пусть, конечно, я не в их банде, пусть я не имею (формально) с ними ни какой связи, но ведь три года – три! – было у меня, что бы узнать своего командира. Нет, простите, что же тут происходит?
Он уселся напротив меня – с самого начала то кресло пустовало. Люди нервничали. Особо нервные рыдали, негромко и сдавленно, так, что бы не раздражать захватчиков. Они, бедные, ничего не понимали.
А я, интересно, понимал?
- Значит, воды... – словно попугай, повторил мой собеседник. Забавно, сколько за эту неделю у меня таких собеседников – интересных и необычных. – Зачем ты сюда лезешь, а? Я не хочу тебя убивать... извини, конечно. Это – не для тебя.
- Для вас? Это – для вас? Неужели вы работаете по заказу?
- Ты ничего не понимаешь! Этот ребёнок – бестия и если...
- Стой-стой! Кто он? Да он пальчиками не пошевелит без помощи! – я толкнул Дэни локтем.
- Да... Так ты, значит, ничего не знаешь. Ты, иногда, наверное, задумывался, почему не похож на зверей? Иногда тебе не хватало волчьей жестокости, иногда – быстроты газели, силу тигра, непоколебимость медведя, хитрость лисы, бесшумность кошки... Много всего можно перечислять. Человек несовершенен. Он не умеет одновременно быть бесстрашным и вдумчивым. Он не умеет злится и хитрить одновременно. Не умеет. Люди чувствовали своё несовершенство. Понимали свою бесполезность. Даже на уровне людей: красивый не значит умный, сильный не значит деликатный. На чём всё это строится? Люди думали – на уровне подсознания. На уровне разума. Люди писали научные труды, дипломы на эту тему. Пять лет назад наши профессора доказали, что за всё это отвечают гены. Они, эти гены, существуют в каждом человеке. В каждом звере. В каждой букашке. По одному гену – такому гену. Только по одному. Тогда наши учёные задумались – а что, если соединить эти гены? Составить их в одну систему? Если собрать такое существо, которое может одновременно и трусить и быть бесстрашным? Которое может сражаться против десятерых, достраивая одновременно цепочку неторопливых умозаключений. Что будет тогда?
- И они попробовали... – прошептал я.
- Не сразу. Сначала – нудные вычисления. Споры, ссоры... Доходило до убийств. Один учёный решил, что стоит делать операцию таким способом, другой решил, что таким. Поспорили, поссорились. В результате – победил тот, ко выжил. Ну ты ведь знаешь, верно? Не мне тебе объяснять. Было много экспериментов – совмещали гены и понимали, что они не совместимы. Видоизменяли их, сращивали, создавали симбиозы... Это было страшно. Не было проб на мышах и свиньях. Всё началось сразу с людей. Двадцать пять младенцев – все здоровы. Их покупали у нищенок и людей на грани выгона за поле. Все примерно одного возраста. Из разных городов. Сначала взяли одного – умер. Не получилось. Со вторым и третьим то же самое. Четвёртый выжил, но изменений не было. Пятый прожил три часа. Потом у него полезла шерсть – на руках волчья, на лице – лисья. Ноги покрылись чешуёй. Две недели наблюдали только за ним. Потом умер и он. Седьмой, восьмой, девятый... Младенцы гибли прямо на глазах. За три дня в лабораториях Дома погибло двенадцать младенцев. Три учёных, проводивших операции, выпив яд, покончили с собой. А эксперименты продолжались...
- Все умели?
- Один остался. Тот самый, четвёртый. Когда погибли все двадцать четыре, запросили разрешение на ещё одну... партию. Император схватился за голову – не позволил. Тогда учёные решились на отчаянный шаг. Им не было разрешено покидать Двор Императора и тогда... Они выкрали сына Властителя... или Императора... Какая разница! Ребёнок был на два месяца старше, чем все остальные, но выбирать не приходилось. Ночь операций – самых разных – и ребёнок умер. Когда император ворвался в операционную, лабораторию – как не назови! – трупик был весь окровавлен и изрезан. Его даже похоронить нормально не смогли – кремировали... Жена Властителя умерла через три дня после несчастья – что-то с сердцем. Сам Император впал в депрессию. Два месяца никто его толком не видел – только самые близкие люди. Опасались, что Император захочет умереть... Извини за выражение, конечно. Тогда один приближенный случайно оборонил, что один ребёнок из тех двадцати пяти... двадцати шести жив. Император забрал его, назвал как и своего сына – Дэни. Три года... Три года он души не чаял в ребёнке. Он считал его самым лучшим, самым умным... А потом он, так сказать, прозрел. Он, наконец, понял, что его ребёнок не может ходить – в три с лишним года. Он понял, что его ребёнок не может говорить – в три с лишним года. Император отнёс ребёнка к доктору – тот знал всё, что было с Дэни до «усыновления». Сделали рентген – ничего. Никакие анализы ни помогли. Тогда вызвали профессора, одного из тех, кто участвовал в... эксперименте. Он был один из тех, кого пощадил Император. И тогда этот... профессор... раскрыл глаза всем. Этот ребёнок был первой и единственной удачей в эксперименте, хотя никто это сначала не понял. Сейчас ребёнок слаб – детский организм пресыщен генетическим многообразием. Он будет отставать в развитии до двенадцати лет. Потом... Потом будет то, о чём люди боятся представить. Это будет уже не человек – кто-то намного сильнее и умнее его. В разумных пределах, конечно. Император испугался, что слухи расползутся по городам и народ впадёт в панику. Что его любимое чадо убьют, опасаясь его взросления... И он высылает ребёнка за поле с одним из самых преданных его слуг... О дите забывают, но сейчас... через два месяца (плюс/минус пять дней) этот ребёнок разбудит свои гены и перестанет быть ребёнком в частности, человеком в целом. Нам было поручено переправить его к Императору.
- Странно... Мне было поручено тоже самое.
- Тебя заподозрили. В тебе засомневались.
- Что будет с мальчиком после доставки? Ему позволят... проснуться?
- Мы не знаем... И не лезем туда.
- Мне рассказывали другую историю... Про террористов... Всегда считал, что террористы... это немножко другое. Но раз сказали сами слуги Императора... – Я был потрясён. И напуган, пожалуй.
- Я хочу в туалет! – неожиданно сказал Дэни. Ансо уже с минуту стоял над ним, держа в руках стакан. Теперь уже пустой. Надо же, неужели Дэни и вправду хотел пить? Или просто подыграл мне? Сейчас на нём лица не было. Он был несколько растерян – похоже знал совсем не всё. Глазки блестели, но, похоже, не от слёз. Бедный – знаю я, какие лаборатории у Императора. Похуже тюремных «Станций физического воздействия» будет. Угораздило же его.
- Ансо, – тихо сказал мой собеседник. Он не тратил время на разговоры.
Ансо увёл мальчика с неожиданной заботой подставив ему плечо. Дэни действительно казался слабым, тяжело переставляя ноги. Бедный мальчик. Всего лишь жертва...
- Что ты хочешь делать, Фёдор? – спросил я и он вздрогнул. Я впервые смог назвать его по имени. Наверное, я тоже трус...
- Ничего. У тебя есть право решать, но если ты действительно не хотел предать Императора... или сделать что-то ему наперекор, то мы ведь можем действовать сообща, верно?
Я кивнул. Можем. И не важно, что мне жаль этого мальчика без будущего. Я же умел отключать совесть! Я же научился! Я же мог оставить ребёнка в городе, зная что у него нет крыши над головой! Может я тоже, этот... эксперимент?
Мы сидели минут пять и проскочила мыслишка: «Где же Ансо с Дэни. Такая ненавязчивая и неправильная... Ненужная.
А потом ворвался Ансо.
Он был действительно зол – глаза бешено блестели, а на лбу сверкали бусинки пота. Только через какое-то время я понял, что он просто напуган.
Ещё из-за двери, оставленной открытой, он начал кричать:
- Шеф! Шеф! Парень!
Фёдор подскочил, видимо, не тратя время на раздумья. Я немного замешкался, но в целом... Короче, порадовался я, что не утратил быстроту реакции без тренировок.
А потом я бросился за Фёдором. Вслед за Ансо мы вылетели в узенький проём между стеной и туалетом. Ансо остался стоять снаружи – по приказу шефа. Я протиснулся сквозь узкий проход...
Дэни, нелепо присев, опёрся одной рукой о стену – другой о грязный унитаз. Две-три раны у него на животе и местами на груди кровоточили. На животе и груди мальчика зияли раны. В одной из них торчала рукоятка перочинного ножика - достаточно безобидного, раскладного. Такие дарят ребятишкам в День рождения...
Мы с Фёдором стояли на старом мосте – с него был виден весь город. Красивый наш город. Очень красивый... Фёдор молча курил. Я курить не хотел, только мял незажжённую сигарету в пальцах. Мы оба чувствовали себя неловко. Ужасно неловко.
- Что теперь будешь делать? – спросил меня Фёдор.
- То, что и раньше. Буду вытаскивать бедняков, думающих, что за полем живут не больше года... Они мне деньги платят неплохие. Жить можно.
- Даже после того, что ты узнал? Глупо. Не сможешь...
- Какая разница? Дэни сглупил... Нет, он как раз умно поступил – что ему ещё оставалось? Ничего, считай. Не хотел он всю жизнь лежать под ножами...
- Ты слишком романтичен. Его психика просто не выдержала, он сошел с ума – всё! Его мозг искал выход из ситуации и нашел...
Я пожал плечами:
- Пусть так
Фёдор достал листок.
- Захочешь вернуться – позвони.
Его спина долго маячила на пустынном мосте. Неожиданно пошел дождь – резко проснулся ливень. Бумага была пустой, не считая номера телефона. Ветер вырвал листик, потащил его по асфальту, пока он не застрял в ещё не налившийся луже. Бумага потихоньку размокала...
Не вернусь я, Фёдор. Возможно, я не изменился после этой истории, по крайней мере в лучшую сторону. Возможно, во мне не прибавилось доброты – я к этому не стремился.
Но вернуться я не смогу...
Отредактировано Lassy (2007-08-13 12:46:28)
